— Разве я мог предвидеть такое?
— Не только вы, я тоже, — признался я с легкой ухмылкой.
...Я подлил в чашку кофе, взглянул на часы. Я ждал полковника Бекетта вот уже двадцать минут. Но не скучал, просто терпеливо сидел и ждал. Чуть подвинувшись в кресле, я стал вспоминать о походе к парикмахеру Октобера, который сделал мне короткую стрижку и сбрил бачки. Результат превзошел даже его собственные ожидания (между прочим, он попросил меня заплатить вперед).
— Ну вот, сейчас мы больше похожи на джентльмена, правда? А может быть... помоем голову шампунем?
Потом Октобер привез меня к себе, и тут — Боже, какая роскошь! — я сбрасываю с себя свой омерзительный маскарадный костюм и сажусь в глубокую горячую ванну. А дальше с каким-то странным чувством я облачился в собственную одежду. И вот я снова смотрюсь в то же длинное зеркало. И вижу человека, который четыре месяца назад приехал из Австралии, на нем отличный темно-серый костюм, белая рубашка, темно-синий шелковый галстук. Такова оболочка. Но внутренне этот человек изменился. Пожалуй, таким, как раньше, он уже не будет.
Я прошел в пурпурную гостиную, где Октобер торжественно предложил мне бокал сушайшего хереса.
Он посадил меня в кресло спиной к двери. Я сидел и потягивал херес, а он развлекал меня легкой болтовней о своих лошадях. При этом он ходил около камина и был словно чем-то обеспокоен. Интересно, что там у него на уме?
Вскоре все выяснилось. За моей спиной открылась дверь, и на его лице засияла улыбка.
— Я хочу вас обеих кое с кем познакомить, — сказал он.
Я поднялся и обернулся.
В дверях стояли Пэтти и Элинор.
Они меня не узнали. Пэтти вежливо поздоровалась, явно ожидая, что сейчас ее отец представит нас друг другу.
Левой рукой я взял ее за руку и подвел к креслу.
— Садитесь, — предложил я. — А то, чего доброго, упадете в обморок.
Пэтти не видела меня три месяца, Элинор же нанесла Хамберу визит, обернувшийся трагедией, всего четыре дня назад. Она с сомнением сказала:
— Вы очень изменились... но вы — Дэниэл. Я кивнул, и она залилась краской.
Красавица Пэтти уставилась на меня, розовые губы ее приоткрылись.
— Вы... это вы? Крошка Дэнни?
— Угадали.
— О Господи! — Она вспыхнула до корней волос, как и ее сестра. Да, Пэтти действительно было отчего устыдиться.
— Так им и надо, — заметил Октобер. — Сколько всем доставили неприятностей.
— Ну зачем же так! — воскликнул я. — Вы слишком жестоки к ним. Неужели вы им обо мне так и не рассказали?
— Нет, — неуверенно согласился он, начиная понимать: у его дочерей гораздо больше оснований для смущения, чем он предполагал, и задуманная им встреча-сюрприз протекает без особого успеха.
— Тогда расскажите сейчас, а я пока пойду поговорю с Терренсом... И вот еще что... Пэтти, Элинор... — Я назвал их по именам, и на их лицах мелькнуло удивление. Я улыбнулся. — У меня никуда не годная память.
Когда я вернулся, обе они были какие-то притихшие, а во взгляде Октобера угадывалась неловкость. Да, отцы часто причиняют любимым дочерям боль, сами того не желая.
— Выше нос, — подбодрил их я. — Я в Англии и так вдоволь поскучал.
Как вы могли быть таким противным! воскликнула Пэтти, показывая, что присутствия духа она вовсе не потеряла.
— Извините меня.
— Вы могли бы нам сказать, — глухо произнесла Элинор.
— Чушь, — возразил Октобер. — Разве Пэтти может хранить тайну?
— Да, ты прав, — медленно проговорила Элинор. Потом неуверенно взглянула на меня. — Я не поблагодарила вас за... за то, что вы спасли мне жизнь. Доктор все мне рассказал... как все было. — Она снова вспыхнула.
— Спящая красавица. — Я улыбнулся. — Вы были похожи на мою сестру.
— У вас есть сестра?
— Даже две. Одной — шестнадцать, другой — семнадцать.
— Вот как... — протянула она с облегчением.
Тут я встретил осуждающий взгляд Октобера.
— Вы слишком добры к ним, Дэниэл. Одна уронила вас в моих глазах, благодаря другой вы чуть не сложили голову, а вам словно и дела нет до этого.
Я улыбнулся.
— А мне и правда нет дела. Честное слово. Давайте забудем об этом раз и навсегда.
И хотя начало не сулило ничего хорошего, вечер прошел очень приятно. К концу его девушки перестали смущаться и даже могли смотреть мне прямо в глаза, не заливаясь при этом краской.
Когда они пошли спать, Октобер засунул два пальца во внутренний карман пиджака, вытащил оттуда листок и, не говоря ни слова, протянул его мне. Я развернул его. Это был чек на десять тысяч фунтов. Как много нулей! Я молча смотрел на них. Потом медленно я разорвал состояние пополам и бросил кусочки в пепельницу.
— Большое спасибо, — сказал я. — Но принять это я не могу.
— Вы выполнили работу. Почему же отказываетесь от оплаты?
— Потому, что... — Я остановился. А действительно, почему? Трудно выразить это словами. Отчасти, наверное, потому, что эта работа дала мне гораздо больше, чем я рассчитывал от нее получить. Потому, что пришлось убить человека. Не могу сказать точно. Точно знаю только одно: эти деньги я взять не могу.
— Должна же быть какая-то причина, — с легким недоумением произнес Октобер.
— Видите ли, я ведь брался за эту работу совсем не ради денег и принять от вас такую сумму не могу. Больше того, когда я вернусь в Австралию, вышлю вам все, что осталось от первых десяти тысяч.
— Нет, — запротестовал он. — Эти деньги вы заработали. Они ваши. Они нужны вашей семье.
— На свою семью я заработаю продажей лошадей.
Он загасил сигару о дно пепельницы.
— Одного не могу понять: как вы смогли так долго проработать конюхом, если зависимость от кого-либо претит вам до абсурда? Вы говорите, деньги тут ни при чем. Что же вами двигало?